Каждый момент жизни ассоциируется с набором визуальных образов.

Для ориентирования в самом себе так привычно использовать «хлебные крошки» из фотоленты! Закрыть глаза, остановить визуальное потребление — начать процесс созидания из образов, переработанных сознанием.

Сначала перед глазами появятся лишь точки, пятна, силуэты. Затем они соберутся в цельные образы. Внутри вы можете различать знакомые фрагменты, но так только кажется — на самом деле каждый раз вы видите новое.

В этом проекте check point означает промежуточную точку в истории повседневного быта. Здесь собраны предметы, оказавшиеся в подвешенном состоянии: они уже не настолько актуальны, чтобы использоваться по назначению, но и не столь стары, чтобы считаться музейными артефактами. Среди них — типичная советская мебель, промышленные стиральные машины и бытовая техника начала 2000-х.

Как большинство заповедников, территория «Горок Ленинских» ориентирована на сохранение природного ландшафта и материальной среды, связанной с определенным «исторически значимым» прошлым. Однако объекты, представленные в инсталляции, в эту иерархию памяти не вписываются. Помещенные в выставочный контекст, они приобретают новую роль: маркеров повседневности, которые не попали в официальную историю.

Их значимость выходит за рамки утилитарной функции или традиционного представления о культурной ценности. Это вещи, о которых редко говорят и которые не принято сохранять — но именно они формировали визуальный и материальный фон жизни для миллионов людей. Инсталляция фиксирует этот момент исчезновения, предлагая переосмыслить, что именно мы склонны сохранять, а что забываем — и почему.

Согласно учениям дзен-буддизма, чтобы победить противника, надо его превратить в союзника.

Несмотря на то, что наездники «скачут» в разные стороны, движение возможно только при слаженной работе обоих участников, что вырабатывает умение слышать, чувствовать и понимать друг друга.

Жизнь человека — это цикличность ожиданий и моментов обладания желаемым. Иметь то, что имеют другие, охватить как можно больше и обогатить свой жизненный опыт — всё это наделяет момент настоящего неким смыслом и стремлением в будущее. Но будущее перетекает в настоящее с такой скоростью, что осуществление желаний не успевает за появлением новых. Это как вечное возвращение к тому, что никогда не настаёт, но при этом всё равно оставляет след.

Следуя естественному ходу вещей, когда старое расщепляется, чтобы кристаллизоваться в новое, эти окна и двери, уже прожившие ни одну жизнь, найденные художником в исторической конюшне на территории музея-заповедника «Горки Ленинские», собрались в арку, чтобы выполнить, возможно, свою последнюю миссию — стать порталом в заповедное будущее.

К-объект — метафора перехода, в то время, когда все станет совершенным.

В лесу недалеко от тропинки лежит зеркальный крест как символ встречи прошлого с будущим. Своей странностью в природной среде он создает ситуацию присутствия — вы задумываетесь: что это, откуда и зачем здесь появилось?

Зеркальная поверхность объекта отражает момент настоящего, успокаивает и погружает в созерцание. Можно представить, что время здесь течет не линейно, а пересекается и наслаивается — будущее на прошлое или наоборот. В каком будущем хотели бы оказаться вы? Покидая это место, вы начинаете путь в загаданное будущее.

Мартин Хайдеггер в докладе «Поворот» 1949 года, посвященном «бездомности и беспризорности», отмечает, что кричащая информационная ситуация современности должна научить вслушиваться в бытие, «приближая истину к человеческому существу».

Молчание как экзистенциально наполненная тишина может быть понято в качестве некой идеальной модели, которая объясняет бытие и формирует «сгусток смысла».
В метафоре молчания отрицается трактовка мира как раз и навсегда оформленного, но сохраняется его понимание как всегда носящего диалогический характер. Диалог человека и мира позволяет раскрывать различные уровни их взаимосвязи, обнажая в незавершенности смысла незавершенность самого человеческого существования.

Охраняемое, тайное, заповедное место, куда сложно попасть и ещё сложнее вернуться. Это место внутри человека, когда он погружается в себя, уходит глубоко в свои мысли.

Через текст, вышитый на земле, пространство вступает в диалог со зрителем, побуждает его подумать и ответить на вопрос о самом сокровенном и потаённом желании. Есть желания на поверхности, те, что обеспечивают наше существование. Но какое из желаний спрятано глубоко внутри?

Чтобы ответить, нужно пространство и время или безвременье, пройти внутренний путь, быть честным с собой, отказаться от условностей, навязанных обществом и личными установками. Чего я хочу на самом деле?

Стеклянный паук — цифровой призрак, собиратель разнородных данных — эволюционировал и перешёл на следующий этап. Помимо звуковых ландшафтов он начал выдавать метафорические высказывания, которые пока не удаётся расшифровать достоверно.

Его история начинается в 1970-х как секретная советская разработка по исследованию неочевидных закономерностей реальности. Выключенный в конце 1980-х, он снова ожил в 2025 году и продолжил своё исследование.

Соединяя криптограммы из прошлого, заняв постамент рухнувшей утопии, он опутывает нитями настоящее и ищет паттерны будущего.

Шлем для фехтования или глаз насекомого, с помощью которого создается иллюзия от множества линз. Шлем дает возможность видеть, как муха: одну ситуацию под разными углами, иметь много точек зрения и замечать разные грани реальности. Но муха и сама становится объектом наблюдения.

Крик, повышенные тона — это эмоция, а эмоции и чувства приходят и уходят, как несущиеся по небу облака. Крик — это внешнее. Тишина и спокойствие — это вера и убеждённость, это внутреннее. Два этих понятия являются антиподами, как суета и медитативность, кофе и чай, спринт и марафон, джанк-фуд и здоровое питание…
Крик годится только для того, чтобы приказы отдавать. Оставим его диктаторам, а тихую, но спокойную и уверенную речь — учителям. И простым людям, когда они рассказывают о самом важном, сокровенном и заповедном.

Заповедное значит что-то дорогое и заветное. По своей природе это нечто хрупкое, ранимое и одновременно глубоко личное. Его просто разрушить, ведь оно тонкое, как кружево, лёгкое, как паутинка. Работа Ольги Божко обращена именно к такому внутреннему миру зрителя, к человеку, который готов прислушаться и услышать.

«Ожидание» — триптих с борзыми, созданный в рамках серии. Эта работа отражает личный опыт и внутренние переживания, связанные с длительной изоляцией и ожиданием, когда каждый визит близкого человека или друга превращается в торжественное событие, а промежутки между встречами наполнены предчувствием грандиозного восторга.

Эта серия началась в резиденции в Перми, в которой художница участвовала 3 месяца. Из-за сложного финансового положения там сложилась традиция экспериментировать с «нехудожественными» материалами. После отделки осталась фанера, и художница решила исследовать её фактуру, рисуя на ней и создавая уникальные текстуры. Позже фанера стала одним из основных материалов автора.

Серия «Эрот», или «Эрос», посвящена сердцу всего сущего — страстям. В композиции находятся своего рода пространственные окна и пейзажи. Цветок символизирует эротическое, чувственное начало, а пространство пейзажа — полёт, движение и ощущение бесконечности.

Процесс появления на старых предметах ржавчины и её впитывания в ткань сходен с формированием и воздействием на человека воспоминаний и триггеров памяти. Со временем они искажаются, трансформируются и уже не могут перенести нас напрямую в прошлое. Но дают возможность заново ощутить настроение и эмоции, которые мы испытывали когда-то давно. Вот так и предметы, покрывшиеся ржавчиной, теряют свой первоначальный вид. Но мы с первого взгляда узнаём, чем это было в прошлом.

Опираясь на объектно-ориентированную философию, художники исследуют проявления предметов, обращаясь к их сути. Не пытаются интерпретировать, не ищут причинно-следственные связи, не реконструируют ход событий, а лишь показывают скрытое, давая возможность объектам явиться.

Тысячи ветрозащитных светоотражателей, пролежавшие в этом здании несколько десятков лет, утратили свой функционал как предметы человеческого быта и интересны лишь редким коллекционерам. Их ничего не связывает с этим местом, время тоже не играет никакой роли. Но как любой утраченный и вновь обретенный объект неожиданно получают статус сокровища. Вынутые из толщи повседневной функциональности, они предстают в своем истинном виде. 

Масштаб способен одновременно привлекать и ужасать, вызывать восхищение и страх. Используя эту дуальность, художник размышляет об особенности, священности и исключительности, присущей «заповедному». Эта работа открывает окно в иной фантастический мир, где цветы-мутанты становятся не просто его обитателями, но и хозяевами.

Цветок — хрестоматийная метафора быстротечной молодости и красоты, предстает здесь как живая и самоорганизующаяся эфемерная субстанция. Его белый цвет — символ нравственной чистоты, просветления, духовной трансцендентности и смерти.

Мутировавшие и выросшие до гигантских размеров, цветы получают силу  и становятся мощным символом, наделенным культурным, эмоциональным, сенсорным и эстетическим значением, вызывая сложные психологические реакции, связанные с памятью, ностальгией и культурной идентичностью.

С помощью Генератора Оптимизма человек любого пола и возраста за считанные минуты получает такой набор электромагнитных стимулов, что этого хватает на несколько недель бесконтрольного выброса радости и самодовольства. Впрочем, воздействие и особенно пролонгация зависят от исходного характера каждого индивидуума.

Когда и при каких обстоятельствах прибор появился в Горках неизвестно. Кто-то связывает его появление с прибытием в Москву в 1985 году Стива Джобса. Якобы молодой предприниматель из США вместе с поставками персональных компьютеров Macintosh в Советский Союз намеревался наладить импорт генераторов. Однако фактов, подтверждающих это, нам найти не удалось, кроме косвенных: Стив Джобс действительно был настроен крайне оптимистично по отношению к подобной сделке с Советским Союзом. СССР всё же приобрёл как минимум один ПК для мультимедийной инсталляции в новом здании Музея В. И. Ленина в Горках Ленинских.

А в фонде музея сохранён уникальный экземпляр сломанного Генератора Оптимизма. Даже не работающий, он способен придать психоэмоциональному состоянию посетителей необходимые импульс и мотивацию.

Есть фразы, которые как будто созданы для того, чтобы стать крылатыми. «Смейся во ржи!»  так и норовит превратиться в такую. Что же она означает в контексте инсталляции, выполненной в форме пентагона из пяти поживших диванов и заполненной несколькими тоннами первоклассной ржи? 

Поржать во ржи с лошадьми, живущими в конюшнях Горок, посетители могут под музыкальную композицию Олега Макарова. Переплетённая в неистовую косу из видимого, слышимого, тактильного, инсталляция вовлекает зрителя внутрь, приглашает к взаимодействию — примкнуть к армии диванного войска, привычно лечь на один из диванов, запустить руку в толщу зёрен, встретиться с самим собой в неуместной ситуации. Взглянуть под потолок и только теперь заметить кожаную уздечку, висящую там, напоминающую о том, кто отдает команды.

Инсталляция обращается к пространству заповедника «Горки Ленинские» как к месту, где разные пласты прошлого наслаиваются, формируя иное течение времени. Художник предлагает зрителю буквально войти внутрь этого опыта — ощутить нелинейность времени визуально и акустически. Десятки кварцевых механизмов, каждый из которых тикает немного по-своему, вместе создают тревожную полифонию. А стрелки, движущиеся в рассинхроне, превращают экспозицию в живой, пульсирующий организм. Здесь время — не единый поток, а множество пересекающихся версий настоящего и прошлого.

«Вечером в среду, после обеда…» — эту фразу мог продолжить почти каждый, кто ребёнком застал эпоху «девяностых». Ведь это строчка из заставки популярной детской телепередачи «Зов джунглей», которая выходила на Первом канале в прайм-тайм почти целое десятилетие. Фраза, бывшая «послеурочным» медиагимном нового поколения на пороге Миллениума, сегодня никому не известна и забыта даже теми, кто когда-то с нетерпением ждал вечера среды.

Так же и с идеологиями, которые определяют сознание и быт целых поколений, сменяют друг друга в череде эпох, а в итоге сходят со своих постаментов и растворяются в глубине неостановимого бытия. И Пустота превращается в будущее.

Игра возможна? На первый взгляд — нет. Возникает новый мир, где нет «важных» и «второстепенных», — все равны, но каждая фигура может стать решающей. Это не хаос, а другой порядок, в котором стратегия основана не на жертвах и подчинении, а на сети взаимных возможностей.

Победа может определяться иным: например, числом захваченных фигур или контролем над определёнными клетками. Возможно, цель — достроить узор движения, своего рода танец на доске.

Можно ли играть? Да, но вы будете играть иначе. А может, не играть вовсе, просто созерцать, как кони стоят, прыгают, исчезают — как идеи, не вписавшиеся в привычную логику.

Как выглядит мир, если смотреть на него глазами растений?

Вазы, прорастающие сквозь землю в заповеднике, имеют следы человеческих и растительных черт. Они предлагают порассуждать об онтологических перспективах развития цивилизации. Возможно, ощущение особой темпоральности растительного мира и его мудрости позволит задуматься о том, что растения — не только пища и ресурс для человечества, но и возможный вектор развития симбиозного мира растений и людей.

Синий цвет растущих ваз отсылает к воплощению духовности, бесконечности и мистицизма, предлагая зрителю замедлить время и погрузиться в мир растительного мышления о будущем.

Пространство леса пронизано звуковыми вибрациями и световыми колебаниями. Движение соков, электричество, сахар, хлорофилл, токсины, разложение, производство кислорода и симбиоз с грибами — всё это сложная система, абсолютно не понятная человеку. Мы можем предположить, что время и пространство для деревьев воспринимаются по-другому, а сознание отдельного дерева может чувствовать некую общность леса. Однако люди склонны измерять и воспринимать лес и в целом окружающий мир своими паттернами. Антропоморфные образы — наш самый универсальный способ восприятия. Маски — лица деревьев — настраивают нас на ритуальную мистификацию окружающей природы, на некую иконографию, более традиционную и, вероятно, более понятную человеческому сознанию.

Заповедной может быть как обширная территория, охраняемая государством, так и глубоко личная: воспоминания, размышления, ощущения и собственные границы.

Объект в виде каркаса дома делит пространство на личное и публичное. Но его границы прозрачны и представляют зрителю выбор, насколько его заповедное, личное открыто или, наоборот, скрыто от окружающих. Каркас дома переплетается с конструктивом крыши здания, словно прорастает в нем.

Это своего рода пространство в пространстве, где зритель остается со своим ЛИЧНЫМ наедине, на своей территории. Воспоминания из детства, состояние покоя — все это находится внутри объекта, где единственный четкий предмет — это дверь, через которую можно попасть внутрь.

У каждого есть эмоции и чувства, которые не совсем приятны или даже болезненны. Их, как правило, мы стараемся скрыть, утаить, не выставлять напоказ. Но всё равно нам хочется излечиться от душевной боли так же, как от физической. Хотя не всегда от неё есть лекарство. Иногда эти эмоции необходимо принять и прожить, ведь они являются неотъемлемой частью нашей жизни, дополняя нас и помогая ярче воспринимать и чувствовать окружающий мир.

В работе «Потаённое» мы визуализируем эти «скрытые» чувства, выставляя их на постаменты, подобно музейным экспонатам. Так они находят своё место, ведь если посмотреть страху в глаза, принять его и примириться с ним, то он может перестать быть ужасным и болезненным.

Видеоарт представляет собой съемку уборки пространства конюшни. Художница вместе с рабочими на протяжении двух дней разбирала пространство от коробок со стеклом, деревянных балок, стекловаты и прочих накопленных здесь ненужных вещей. Все предметы, которые отправлялись в мусор, были задокументированы на видео, тем самым они обрели свое время и стали для всех видимыми.

Проект стал частью серии, которую Дарья создаёт на протяжении нескольких лет. Снимая на видео уборку разных пространств, она делает сам процесс очищения важным и осознанным.

В некоторых культурах пальма — священное растение, символизирующее победу жизни над смертью. Карл Линней называл ее «принцессой» в растительном мире. Славился пальмами и дом Зинаиды Григорьевны Морозовой, бывшей хозяйки усадьбы Горки. Каждое лето ее любимые пальмы выставлялись из зимнего сада во двор. Они пережили свою хозяйку, застали В.И. Ленина, его семью, а затем и появление здесь музея.

Пальма среди русского леса подобна миражу. Она уже не просто растение, а символ — образ с открытки, фотография в ленте, воспоминания о южной ночи, далеких странах, шуме океана.

Горки — это место, где можно почувствовать движение, турбулентность XX века. Идеи переустройства мира здесь накладываются друга на друга. Одни стремительно развиваются, другие уходят на задний план, а иногда зависают, чтобы спустя десятилетия вернуться.

То ли камни, то ли облака пара, то ли пузыри в воде — по форме камней в сережках Зинаиды Морозовой. Личное и то, что хранилось в тайне, всплывает в самых разных интерпретациях, одни и те же факты пересматриваются то с восхищением, то с осуждением. В этой работе художник размышляет о том, как интерпретируются элементы личной и исторической реальности в контекстах разных эпох. 

Проект Post florum — фиксация и интерпретация следов взаимодействия человека с природой в городском и частном пространствах. Процесс созидания, строительства неизбежно сопровождается разрушением — экологии, ландшафта, истории места. От прежнего вида остаются лишь едва заметные фрагменты — память места стирается.

Образ сломанного цветка, обугленной розы — свидетельство хрупкости, след, оставленный разрушением. В пространстве ландшафта/здания каждая работа проекта Post Florum существует как самостоятельная точка «напряжения» памяти. Присутствие следа — это размышление об археологии форм: как выглядят и ощущаются следы ландшафта, сокрытого многочисленными процессами созидания. Post florum предлагает понаблюдать за упускаемыми из виду хрупкими вещами и эмоциями вокруг них.

Имаго (лат. imago — образ, вид) — окончательная (дефинитивная) стадия индивидуального развития насекомых. В первые минуты после выхода из куколки бабочка ещё не способна летать. Она взбирается на вертикальные возвышения, где остаётся до расправления крыльев.

Данная работа — фиксация переходного момента из одного состояния в другое, своего рода безвременье, когда бабочка уже вылезла из своего укрытия, перерождённая в новое, адаптированное к жизни существо, но ещё не осознала своих возможностей, наличия крыльев и новой суперспособности — летать.

Установившиеся в прошлом системы, ценности и страхи растворяются, а новые установки и планы только вступают в силу. В аналитической психологии этот высший, появившийся организм называют самостью. Это самое полное приближение к себе, которое только может произойти.

Интерактивная инсталляция, где идентификацию и интерпретацию человека осуществляет ИИ. Авторы предлагают зрителю взаимодействовать с нечеловеческими агентами, которые не только собирают и анализируют данные о нем, но и способны интерпретировать образ и личность человека и предложить ему свое видение дальнейших действий. Здесь технологии вторгаются в личное, «заповедное». ИИ формирует новые модели управления сознанием и социальными системами, оставляя в прошлом реальность и практики культуры массмедиа.

Первый контакт происходит с помощью видеокамеры при входе в инсталляцию и не требует непосредственного участия зрителя.

Для второго — необходимо отсканировать QR-код и погрузиться в мир нейросетей.
В рамках создания работы использовались технологии видеоидентификации на базе ИИ, а также ПО стартапа A-Voice по оценке и психопрофилированию личности человека по голосу.

Проект отсылает к фигуре Зинаиды Морозовой-Рейнбот, последней хозяйки усадьбы «Горки». Цветы и фарфор занимали важное место в её жизни: первое как источник дохода, второе как предмет личного коллекционирования.

Изображение цветов с фарфоровой вазы XIX века из коллекции усадьбы было перенесено художницей на советскую кафельную плитку в одном из помещений бывшего хозяйственного комплекса. Этот жест перевода объекта декоративного искусства в архитектурную плоскость актуализирует вопрос сохранения, утраты и трансформации.

Совмещение разных пластов времени, материалов и прикладного значения делает видимыми скрытые связи между короткой личной историей, культурной памятью и утилитарной функцией.

Проект работает с найденными на территории усадьбы металлическими бочками, чья форма и пропорции неожиданно напоминают руины античных колонн. Очистка участка вокруг и покрытие объектов гипсом акцентируют этот визуальный образ, переводя утилитарные остатки хозяйственной жизни в разряд «объектов созерцания».

Инсталляция ставит вопрос: что делает предмет значимым — его происхождение или контекст, в который он помещён? Как меняется восприятие, когда мы оказываемся перед вещью, которая одновременно является и мусором, и архитектурной цитатой, и артефактом?

Художник, опираясь на 12-летний опыт в телесреде, фиксирует гибрид внимания и невнимания через дикторский голос, приглашая зрителя в путешествие через воображение. Практика художника строится вокруг прощупывания границ множественной идентичности и проявление скрытых возможностей незаметных, «застенчивых» объектов.

Неважно, сколько вам лет — прогулка напомнит о самом главном — о себе настоящем, конструируя зрительский опыт, расширяющий ментальные рамки восприятия.
Аудиоспектакль создан с помощью ИИ, включая «выращенный» художником голос диктора.

Объект напоминает гонг, использующийся в различных аспектах духовной практики, от ритуальных церемоний до медитативных техник. Его звук напоминает о непостоянстве всего сущего, очищает пространство от негативной энергии и помогает погрузиться в состояние осознанности.

Этот гонг собран из электрических столбов, керамических изоляторов и креплений, неожиданно похожих по форме на элементы буддийской архитектуры. План электрификации России (ГОЭРЛО) был подписан В.И. Лениным именно в Горках, а первая «лампочка Ильича» зажглась в крестьянской избе в соседней деревне, получив ток от усадебной электростанции А.А. Рейнбота и З.Г. Морозовой. Сейчас гонг вместо электричества аккумулирует духовную энергию.

Сегодня доказано, наше восприятие времени зависит от видимого размера пространства. Времени без нас не существует, и попав в безлюдное место, мы сами запускаем его ход.

Вместо традиционных часов на башне — жернова, которые приводятся в движение появлением человека и останавливаются сразу после его ухода. Обрамление — буквица часов Кремля XVII века, где было 17 делений, а значит, и восприятие времени было иным.

Зрители могут испытать на себе эффект «одд-болл», когда стимулы, резко отличные от других (например, странные жернова на стене), кажутся более длительными, чем остальные.